Роуз
Я тщетно искала кремень. Пыталась сама придумать какое-нибудь устройство, но не получилось. Когда наступила ночь (или, по крайней мере, казалось, что в замке ночь), я не смогла зажечь свет в спальне, как ни старалась. Свечи, лампы – все гасло перед приходом моего гостя. Каждую ночь происходило одно и то же: наступала темнота, матрас прогибался. И странно – я начала привыкать к этому.
Решила, что это колдовство. Видимо, я не должна увидеть, кто или что мой гость.
Однажды ночью я попыталась поговорить с ним, но язык прилип к нёбу и вместо слов раздался хрип. Да и что было говорить? Я чувствовала, будто нарушаю секретное правило или условие. И больше не делала попыток.
Пару раз меня охватывало сильное желание перелезть на ту сторону кровати и потрогать того, кто там лежит. Но и это, я чувствовала, строго запрещено, еще строже, чем разговоры. Почему-то я знала, что нельзя рисковать.
И все равно я не переставала думать о госте. Чем больше я думала, тем сильнее я уверялась, что это медведь. Размером он становился меньше, видимо, потому, что на ночь сбрасывал мех. Я ездила на его спине и знала, какая толстая и тяжелая у медведя шкура. Эту догадку подтверждало и то, что, как я заметила, существо рядом со мной часто дрожало, натягивало поплотнее одеяло – как будто хотело согреться. Я не могла представить, как медведь выглядит без шкуры, но эта мысль не выходила у меня из головы.
Со временем моя жизнь в замке подчинилась определенному режиму. Я измеряла время длиной сотканного материала, а дни отмечала по календарю, который сама нарисовала на куске материи. Каждый день я вышивала на ткани галочку. Когда набиралось тридцать галочек, я меняла цвет нитки. Я совершала прогулки по коридорам замка. Выучила наизусть, куда какая дверь ведет, запомнила все картины на стенах, все ковры. А однажды обнаружила то, что помогло мне легче переносить заключение.
На верхнем этаже за каким-то темным гобеленом в конце коридора я обнаружила дверь. За дверью оказалась маленькая винтовая лестница, которая не была освещена. Я сходила за свечкой и поднялась по лестнице. Наверху – видимо, это была самая высокая точка замка – я обнаружила маленькое оконце. Через него были видны лишь кусочек неба и одинокая ветка дерева, но мне удалось приподнять раму на дюйм. Свежий прохладный воздух ворвался внутрь вместе с настоящим ощущением ночи и дня, а не тем, который давали свечи и лампы. Я приходила каждый день к этому окну.
Еще одним местом, куда я заходила каждый день (помимо комнаты со станками), стала библиотека. Большинство книг было на французском языке. Мама немного учила меня французскому в детстве, поэтому я смогла читать.
Были книги на латыни, которую я знала только по домашней Библии, нашлось две книжки и на норвежском. Одна из них состояла из старинных рассказов, которые я слышала от Недди, – про Фрейю, Тора, Одина и Локи.
Белокожая женщина и карлик вели хозяйство в замке. Они готовили мне вкусную еду, зажигали лампы и огонь в каминах, убирали после меня и белого медведя (единственный его недостаток состоял в том, что он линял, – я иногда замечала клочья белой шерсти на мебели и полу). Они старались проделывать все это незаметно. Дверь на кухню была все время заперта. И если мы и встречались, то они тут же поспешно исчезали. К тому же разные языки делали невозможным наше общение.
Медведь приходил ко мне каждый день, когда я сидела за станком. Обычно это происходило после обеда. Я привыкла с ним разговаривать, хотя он редко отвечал. Я рассказывала ему про семью, про жизнь на ферме и про те места вокруг фермы, которые я успела изучить. Еще я рассказывала ему истории, которые слышала от Недди и которые прочитала в книге, найденной в замковой библиотеке.
Я не знала, как он относится к моей болтовне, но была склонна верить, что ему нравится слушать мой голос. Если я была не в настроении, он с надеждой поднимал голову, словно ждал, когда я заговорю.
Я привыкла к его присутствию, его размеры больше не смущали меня. Мы понимали друг друга без слов. Я угадывала его настроение по тому, как он держал голову, и даже по тому, как на нем лежала шерсть. Самыми выразительными были глаза – черные, глубокие. Я чувствовала что-то человеческое в нем, какую-то тонкую дрожащую струну, какой не могло обладать животное. К тому же он мог говорить.
Наверное, когда-то он был либо полностью животным, либо полностью человеком, а потом две эти сущности в нем смешались; вероятно, животное стало в нем сильнее, поэтому и слова давались с таким трудом.
Временами я чувствовала его ненависть к тому человеческому, что сидело в нем, и как он хочет уничтожить его. А иногда я понимала, что он изо всех сил цепляется за это. Потом я догадалась, что эта человеческая струна удерживала его, не позволяла разорвать меня на куски или проглотить целиком.
Как-то раз я выходила из комнаты, чтобы идти в мастерскую к станку. Я только что искупалась и еще не остыла после горячей воды. Медведь стоял у самой двери, и я чуть не врезалась в него.
Я услышала, как из глубины его груди раздалось глухое рычание, и заглянула ему в глаза. К своему ужасу, я наткнулась взглядом на пустые, почти неузнаваемые, голодные глаза зверя. Я отступила на шаг, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Медведь обнажил зубы – первый раз за все время, что я знала его, – и рычание стало громче. Он шагнул ко мне.
Не раздумывая, я бросилась назад в комнату и захлопнула дверь. Тщетно нашаривала рукой замок или задвижку – ничего такого не было. Я прижалась спиной к двери, хотя понимала, что мои усилия смехотворны. Выбить эту дверь для медведя было бы детской шалостью. Я услышала скрежет, а потом дикий вой.
Он разнесся по замку эхом, и все стихло. Я очень долго стояла и ждала, прежде чем снова покинуть свою комнату.
После того как я закончила вышивать гобелен с полем, я принялась делать иллюстрацию к рассказу из норвежской книжки. Это была история про жестокую шутку, которую Локи сыграл с Идунн, хранительницей золотых яблок, дающих богам бессмертие [11] . Я изображала Идунн в том месте, куда ее утащил великан Тиасси, – в пещерном зале со столпами огня, вырывающимися из земли.
Когда я закончила эти две работы, меня переполняла гордость. Я задумала их как две картины, вдохновленная гобеленами замка. Но потом, когда я внимательно их разглядывала, почувствовала какое-то неудовлетворение, хотя не было ни ошибок, ни погрешностей. На первую работу было приятно смотреть, но не хватало чувства. Хорошенький пейзаж, если смотреть издалека. А во второй работе затаилось зло, что огорчало меня.
Я решила, что пора отдохнуть от стайка и сменить род занятий. Поэтому уселась приводить в порядок свой плащ. Это была последняя вещь, которую мне дал Недди. Странно, но мне не пришла в голову мысль сделать новый плащ. Старый напоминал мне о доме, и я не хотела нарушать эту связь, несмотря на обман, который был вплетен в его рисунок.
С помощью острой иглы и крепких ниток я быстро справилась с задачей. А медведь, как обычно, смотрел на меня. Когда я приступила к той части розы ветров, где отец спрятал правду, я почувствовала, как слезы навернулись на глаза. Подумала об отце, о той боли, какую я причинила ему своей жестокостью. Может, он и был неправ, что соглашался с маминым обманом, но делал это с неохотой. Я вспомнила имя, каким он звал меня в глубине души. Ниам. И слезы потекли ручьем.
– Ты грустишь, – донесся до меня глухой голос.
Я вздрогнула, потому что медведь не разговаривал со мной уже неделю или больше. Но потом кивнула и утерла слезы краешком плаща.
– Почему?
Я рассказала ему про обман, связанный с моим рождением. Затем мы оба помолчали. Наконец он сказал:
– Роуз… Ниам… Север… Запад… Восток… Юг… Ты…
Я рассмеялась.
– Ты хочешь сказать, что я гожусь для всех направлений?
Он кивнул.
– То есть ты считаешь, что суеверие, связанное с направлением родов, чушь?
– Нет, – ответил медведь.
Но когда я попросила его объяснить, что он имеет в виду, мой собеседник лег и закрыл глаза, как будто наш разговор вымотал его до предела.
Я сидела и смотрела на него, совершенно сбитая с толку. И чувствовала симпатию к нему, несмотря на то, что он увез меня от родных.
– А Зара выздоровела? – выпалила я.
Он приоткрыл глаза:
– Да.
Слово как стрела вылетело из его груди. А потом он ушел.
Я подумала о Заре. Хорошо, что она поправилась. Я верила в это. Почему-то я не могла даже представить, что медведь обманывает меня.
Я отнесла починенный плащ в свою комнату, аккуратно сложила его и сунула в свой вещевой мешок. Затем вернулась к станку и стала думать, что делать дальше.
Идунн – богиня вечной молодости. У нее есть корзина с яблоками, дарующими бессмертие, которыми она угощает богов. Это волшебная корзина: она никогда не пустеет, так как взамен каждого вынутого яблока в ней сразу же появляется новое.
Мне на глаза попались золотые, серебряные и жемчужные нитки, и я вдруг решила соткать себе платье. Забавно. Я еще никогда не делала вещей просто так, без особой нужды. Конечно, на далекой ферме вряд ли кому-нибудь могло понадобиться бальное платье. И все равно я решила его сделать. В конце концов, здесь мне вообще ничего не было нужно. Все – уборку, еду, питье – делали за меня. Так почему бы не заняться чем-нибудь необычным?
Сначала я не могла выбрать нитки. Я больше склонялась к жемчужным с перламутровым отливом, но остальные тоже были красивые. Потом мне пришла в голову совсем смешная мысль. Сотку-ка я три платья.
– А почему бы и нет? – сказала я себе.
Времени у меня хоть отбавляй, а из ниток каждого цвета выйдет прелестное платье.
Я начну с серебряных, потом золотые, а жемчужные останутся напоследок.
Я дрожала от нетерпения, пока вдевала тонкую, но на удивление прочную серебряную нить в станок. Я опасалась сложностей, но станок был такой замечательный, что работа шла великолепно.
Решила сначала соткать полотно, а потом придумать выкройку.
Я ткала, а в голове носились десятки возможных моделей платьев. Я не очень хорошо знала, что сейчас носят, зато в норвежской книжке было много картинок, и мне нравились одежды Идунн, Фрейи и Сиф. [12]
Сверкающая ткань выходила из-под пальцев и заставляла меня трепетать от удовольствия. Чем дольше я ткала, тем больше меня мучили сомнения, стоит ли делать такое платье для себя. Оно больше подходило для принцессы или знатной дамы, а совсем не для дочери бедного фермера. Если – нет, когда (твердо поправила я себя) я уйду из замка, в моей жизни не будет повода надевать это платье.
Я решила, что продам его. За такое роскошное платье можно получить небольшое состояние. И этими деньгами мы покроем все накопившиеся на ферме долги, а Недди сможет поехать в Берген или Осло и заняться наукой, как он всегда мечтал. На эти деньги отец мог бы даже открыть свое дело по производству карт.
Поэтому я ткала и думала о выкройке. А если иногда и представляла себя в платье… Ничего ужасного в этом не было.
Когда сверкающего материала стало достаточно, я села за выкройку. Дело продвигалось медленно, потому что я была очень аккуратна: впервые имея дело с дорогой тканью, не хотелось наделать ошибок.
Работа была сложной, требовала повышенного внимания, и я стала меньше разговаривать с медведем. А он беспокоился, ходил по комнате взад и вперед со странным выражением во взгляде черных глаз.
И вот я закончила. Встряхнула и разложила платье. Выкройка была проста: от завышенной талии вниз расходились серебряные волны. Я решила примерить платье, чтобы посмотреть, как оно сидит. Вспомнила, что в моей комнате есть высокое зеркало, и понесла туда платье. Немного нервничая, я надела его, стоя спиной к зеркалу. Когда же я повернулась, то с трудом узнала себя и рассмеялась.
Я выглядела забавно, как неуклюжая девчонка, примеряющая мамино свадебное платье. Я состроила себе рожицу, потом поморщилась и сказала:
– Вот что значит одевать в сказочные платья девочку, которая привыкла к грязным сапогам и разорванным плащам!
Как бы то ни было, мне понравилось шить, и я целиком погрузилась в изготовление второго платья – теперь из золотых ниток. Эти нитки тоже были необычные, не толще нити паутины, но прочные, как и серебряные. Мне казалось, будто они попали ко мне из волшебной сказки. И золотое платье получилось еще прекраснее, чем серебряное.
Так я дошла до жемчужных ниток. Когда я ткала полотно, я рассказывала медведю сказку про девушку с севера и про то, как поющая Вэйна обманула Сеппо, который сотворил небо. Она заставила его пойти в ледяные земли, спев ему про гигантскую сосну, у которой на ветвях висели звезды и луна. По наклону головы и выражению глаз медведя я поняла, что он внимательно слушает.
Ткань рождалась в моих руках и удивляла меня все больше и больше. Золотая и серебряная были прекрасны, но красота жемчужной вообще не поддавалась описанию. Это было что-то неземное, похожее на северное сияние. Помню, как я первый раз в жизни увидела его, – у меня даже дыхание перехватило, и я решила, что вижу путь в совершенно иные миры, в сам Асгард, где жили Фрейя, Идунн и бог грома Тор.
Я не поняла, когда папа объяснял про феномен полярного сияния. Для меня это было настоящее волшебство. А ткань, которую я сделала, получилась похожей и на северное сияние, и на лунный свет. Она блистала изумительными, как будто живыми, жемчужинами, когда ее освещали сбоку.
Пришло время делать выкройку, но я не стала смотреть в книги, а позволила ткани самой вести меня.
Я работала с полотном очень внимательно и осторожно. Случайно нашла моток жемчужных лент и коробочку жемчужных пуговок, которых раньше не замечала, и украсила ими платье. Я была так увлечена, что не обращала внимания па медведя.
Как только я пришила последнюю пуговку, тут же помчалась в свою комнату. И даже забыла закрыть за собой дверь.
Я надела платье и встала перед зеркалом. На секунду поняла, насколько я красива, и улыбнулась своему отражению. Мечтательно представила, как можно было бы поднять волосы наверх и завязать их жемчужной лентой.
Вдруг раздался какой-то звук. Отрывистый вздох, какой я однажды уже слышала, когда еще только поселилась в замке. Я обернулась и увидела, что в дверях стоит белый медведь.
У меня мороз пробежал по коже. Первый раз за все это время я испугалась. Казалось, целую вечность на меня смотрели свирепые и печальные черные глаза. Наконец медведь опустил голову, постоял немного, потом развернулся и ушел.
Мои щеки пылали, сердце бешено колотилось. Я подошла к двери и захлопнула ее. Заметила, что руки дрожат.
Я быстро сняла обновку и надела старую одежду. Рядом с сияющей жемчужной тканью мое старое шерстяное платьишко смотрелось особенно убого. Вместо того чтобы тратить время на ненужные бальные платья, мне следовало бы сшить себе новую повседневную одежду.
«Хватит сказочных платьев», – сказала я себе твердо. Но лицо продолжало гореть, и я не знала почему.
Эдит Патту. Восток |
